Я сажусь в машину к гиду, который везёт к каньону Раген. На заднем сидении джипа обнаруживаю мальчишку: лет семнадцати, не старше. Позже откроется, что он закончил только начальную школу и имеет три класса образования. Однако, это не мешает бравому парню в пост-кризисном Иране найти хоть какую-то работёнку.
Мы спускаемся в глубокий раздробленный солью каньон: мальчик идёт впереди, как делают мужчины в Персии.
— Ты говоришь по-английски?
Испуганный взгляд, ищущий в высоких песках лазейку, куда бы спрятаться. Мальчонка с выцветающими на солнце зелёными глазами виновато улыбался. Понятно, что ответ «нет». Он скакал меж камней и тянущей вниз солёной почвы как кузнечик, пока я где-то сзади держалась за правый бок и мысленно кричала «помогите!»
Забравшись наверх, мы пошли (кто-то пошёл, а кто-то пополз) к домику с надписью “Eco camp”. Дверь открыл худощавый мужчина с глубокими морщинами на местах, где была улыбка.
— Юля, это Хасан, отец твоего юного проводника. Работает на меня охранником. Познакомься, — нахохлившись, произносит гид.
В комнатушке Хасана не было ничего, кроме двух дырявых, стёршихся временем ковров, печки и закоптившегося чайника. В такие моменты мне хочется взять людей, которые жалуются на то, что плохо живут и показать, кому действительно живётся тяжело — чтобы раз и навсегда они заткнулись.
Хасан подал чёрный чай с сахаром и два побитых арбуза: один жёлтый, один красный внутри. Так стыдно было есть что-то в доме, который своей простой пустотой давил больше, чем его низкий потолок, что я отхлёбывала крепкий чай, пока на дне стеклянной кружки не осталось два листика заварки.
— Можно вас сфотографировать?
Хасан с сыном приободрились: им были настолько приятны внимание и интерес от иностранной гостьи. Положив руки на коленки, они застыли в сосредоточенной позе. Отец и сын, которые жили посреди пустынного каньона. Отец и сын, которые карабкались как могли.
